Юрий Герман - Чекисты [Сборник]
К концу дня шорохи и тихие разговоры в залах Эр-: митажа прекратились. Проходя мимо Полины Акимовны, Иван Спиридонович остановился и спросил:
— Вы можете задержаться на часок?
— Могу.
— Тогда пройдемте ко мне.
Полина Акимовна пошла, раздраженно думая, зачем это она потребовалась начальству, надо было сказать, что у нее срочные дела дома.
В комнате сидели трое мужчин, на кресле лежала большая кожаная сумка, в которой фотокорреспонденты носят свои аппараты.
Иван Спиридонович помялся, кашлянул и тихо произнес:
— Полина Акимовна, эти товарищи из органов…
— Из каких органов? — растерянно переспросила Полина Акимовна, и смуглый молодой человек, сидящий в кресле, рассмеялся. А мужчина постарше повернулся к ней и пояснил:
— Мы сотрудники Комитета госбезопасности и просим вас и Ивана Спиридоновича быть понятыми. — Он протянул Полине Акимовне маленькую книжечку с фотографией в углу. В ней что-то было написано…
— Хорошо, хорошо, — согласилась Полина Акимовна, пытаясь сообразить, что она должна понимать. Потом вспомнила, что понятые — это люди, присутствующие при обыске, и подумала: «Неужели произошла кража?»
Дальнейшее никак не укладывалось в ее сознании. Капитан Половцев спокойным, обыденным голосом стал говорить о том, что в помещении музея агентами иностранной разведки заложен тайник и его нужно изъять, осмотреть, обезвредить.
Музей… Иностранная разведка… тайник… и это после дня, наполненного шарканьем ног бесчисленных посетителей.
Еще Половцев говорил, что все это должно сохраняться в тайне… Полина Акимовна в ответ кивала:
— Да… да… да…
Потом все встали и пошли, она побрела за ними, не веря тому, что происходит.
В залах музея никого не было, и звуки шагов глохли в их просторах. Половцев сухо бросил:
— Виктор Александрович, мы не на экскурсии.
Комаров невольно отстал, разглядывая картины и скульптуры. Он внезапно подумал, что вот бы прийти в Эрмитаж, когда никого в нем нет. Побродить одному по пустынным залам, побыть наедине со всем этим миром, смотрящим со стен. Ведь изо дня в день он находится под пристальными взглядами тысяч посетителей и чувствует себя не совсем удобно… А когда опустеют залы, прозвенит звонок, богини и купальщицы не будут стесняться своей наготы; Вольтер шевельнется в мраморном кресле, побарабанит пальцами жилистой руки по подлокотнику, вспомнит, о чем он думает все это время, и громко рассмеется; оплывший голый Вакх подмигнет и опрокинет в рот чашу, которую ему надоело держать в руках…
— Иду, иду, — ответил Виктор и прибавил шагу.
— Кам там сказано? — спросил Половцев.
— …Войдите в зал искусства Нидерландов пятнадцатого — шестнадцатого веков и направьтесь в залы искусства Фландрии семнадцатого века и искусства Голландии тоже семнадцатого века. Их соединяет короткий узкий коридор, над входом в который есть номер двести пятьдесят восемь, — процитировал по памяти Комаров. — В этом коридоре никаких экспонатов нет, и поэтому сотрудники музея за ним не наблюдают.
«…Все это правильно, все совершенно верно, — думала Полина Акимовна, — все это так знакомо, привычно…»
Половцев сказал:
— Вот и номер двести пятьдесят восемь, вот и коридорчик с тремя окнами, выходящими на улицу Халтурина. Здесь можно остановиться, отдохнуть, полюбоваться на оригинальное здание напротив и даже облокотиться о подоконник. Место выбрано продуманно.
За окном по мостовой с монотонным гудением ползла уборочная машина. Какой-то нетерпеливый шофер дал короткий отрывистый сигнал. Скрестив на животе руки, Полина Акимовна привалилась плечом к стенке и сокрушенно смотрела на то, чем занимаются эти люди. Все это не укладывалось в ее сознании.
— Вот оно, третье по ходу окно, — сказал Половцев и пальцем стал считать ребра батареи парового отопления под подоконником: — Между пятым и шестым…—
Он присел, покачал головой, выпрямился, вынул из кармана электрический фонарик и снова присел: — Рука еле-еле войдет…
— Ее нужно вставлять ладонью кверху, — напомнил Комаров.
— Иначе и не достанешь, — подсвечивая фонариком, заметил Половцев. — Глубоко запрятано. Уборщица никак не заденет. Прошу удостовериться, товарищи.
Иван Спиридонович присел с натугой и сказал:
— Да, что-то есть.
Половцев поманил Полину Акимовну.
Она тоже присела и в глубине между батареей и подоконником увидела продолговатый, тускло поблескивающий предмет величиной с футляр для авторучки.
— Осинин, действуйте! — бросил Половцев.
Третий сотрудник присел, нацелившись фотоаппаратом, глаза резанула яркая вспышка.
Половцев запустил руку под подоконник.
— Тянуть нужно не на себя, а книзу, — напомнил Комаров.
— Помню, — ответил Половцев и извлек небольшой футляр, сделанный будто из кожи, с черной полосой посредине. Половцев приложил его к краю подоконника и сказал: — Прилипает неплохо…
Потом снова сидели за столом в комнате Ивана Спиридоновича. Половцев осторожно развертывал пакет и раскладывал на листе бумаги вынутые предметы. Фотограф что-то колдовал с объективом аппарата.
Комаров достал из кармана листки чистой бумаги и разгладил их на столе.
— Начнем составлять протокол?
— Минутку, — вдруг засуетился Иван Спиридонович. — У меня есть хорошая бумага, вот… — Он вынул из стола пачку листков.
Комаров взял, посмотрел один листок на свет и положил рядом с собой:
— Спасибо. Бумага что надо. Я на ней письма девушке буду писать, а для протокола сойдет и эта.
— Так, пожалуйста, я дам еще. — Иван Спиридонович снова полез в ящик стола, а Комаров ответил:
— Спасибо, мне хватит. Она живет в Ленинграде, и я предпочитаю встречаться с ней лично.
Половцев вынул из пакетика свернутые в трубку листочки и стал диктовать Комарову:
— Из пакета были извлечены: сверток, в котором были один лист бумаги, похожий на простую, — он попросил у Ивана Спиридоновича линейку, обмерил лист и продолжал: — размером 147 на 54 миллиметра и два листка серовато-зеленоватого оттенка размером 146 на 21 миллиметр, обладающих слабым ароматическим запахом. Та-ак. Дальше. Листки фотобумаги, на которых снято мелким шрифтом письмо и инструкция. Первый листок начинается словами… сейчас прочитаем. Тут полный сервис, — Половцев развернул станиолевый пакетик и поставил на стол крохотную лупу: —…начинается словами: «Дорогой друг! С тех пор как я вернулся в мою страну, я много раз думал, как глубоко Вы сознаете ту серьезную проблему, перед которой находится сейчас весь Русский Народ и остальной мир…» И заканчивается: «…мы знаем по опыту, что другие, находясь в таком же положении, как и Вы, сумели оказать большую помощь в борьбе с Советским Деспотизмом».
Половцев усмехнулся:
— Ишь, оба слова написаны с заглавной буквы. Вежливые. Прошу удостовериться.
Иван Спиридонович склонился над лупой и сказал: «да-да». Полина Акимовна долго не могли найти свои очки. В крохотном стеклышке лупы расплывались и прыгали русские буквы, отпечатанные на машинке. Половцев продолжил:
— Следующий листок начинается словами: «Мы уверены, что Вы отдаете себе отчет в том, как опасно в такой работе вызвать подозрения со стороны Властей…»— И снова усмехнулся: — «Властей» написано тоже с заглавной буквы. Прошу удостовериться.
Так были занесены в протокол начальные и конечные фразы всех листков фотобумаги, в конце инструкции стояло: «…жму Вашу руку». Подписи не было.
Потом на столе появилось двенадцать таблеток бордового цвета, издающих неприятный запах, и еще листки фотобумаги с рисунками, на которых был изображен человек, пишущий письмо, и лампа, висящая слева от него.
Затем все пятеро поочередно подписались под текстом протокола. Половцев аккуратно укладывал содержимое обратно в пакетик. Комаров курил. Фотограф упаковывал свою аппаратуру в кожаную сумку, а Полина Акимовна сидела со сжатыми в нитку губами, с остановившимся взглядом, никак не веря тому, что происходит. Почему-то вспомнился Каин, стоящий на площадке Халтуринской лестницы. Он безмолвно кричит уже более ста лет, после того как сделал последний штрих резцом скульптор Дюпре. Полине Акимовне показалось, что Каин сейчас закричит по-настоящему и его вопль, отчаянный, безнадежный, прокатится по пустым залам, выплеснется наружу, останавливая прохожих. Почему он не кричит? И он закричал. Негромко, со всхлипом… Нет, это сама Полина Акимовна расплакалась, навалившись на стол. Расплакалась оттого, что здесь, в Эрмитаже, появилось такое. Расплакалась потому, что все эти люди так спокойно и обыденно рассматривают, диктуют протокол и обмениваются шутками. Разве так можно? Перед ее лицом колыхался стакан с водой, его протягивал Комаров. Половцев что-то говорил, а Полина Акимовна задыхалась, и слова застревали в горле:
![Дмитрий Калюжный - Другая история Российской империи. От Петра до Павла [= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]](/uploads/posts/books/217187/217187.jpg)
